Начало игры

Вот что бы делать богине музыке в Вышеграде, в Империи, жители которой давно отринули ее, богини, существование и почитают исключительно Арфина-отступника? Правильно, богиня явилась проведать этого самого Арфина. А так как совершенно неизвестно, где он находится, и вычислить не представляется возможным - стоит начать... откуда-нибудь. Она и начала. Шаг из Небесного Дворца, и вот Ларисса уже в этом самом "где-нибудь". К несчастью "где-нибудь" оказалось настолько неопределенным, что девушка понятия не имела, где находится.
Когда не знаешь, где ты, можно пойти в любую сторону. И Ларисса пошла. Сначала по лесу, высокому и хвойному, пахнущему сосновой смолой. В лесу были ручейки, через которые можно было перешагивать и перепрыгивать, а можно было и задержаться подольше, окуная ладошки в холодную воду и пытаясь поймать руками мелкую рыбешку, шарахающуюся к бережку. В лесу был медвежонок, на которого Ларисса смотрела, прижавшись спиной к сосновому стволу, с трудом сдерживая хихиканье, до того зверек был забавен. Маленький еще, не почувствовал, что на него смотрят. А вот мама-медведица сразу почувствовала чужое присутствие, фыркнула неуверенно, увела сына. В лесу был дятел, которого богиня остановилась послушать - уж больно четко он ритм выбивал, любо-дорого было слушать. К ритму добавилась родившаяся в голове мелодия и Ларисса двинулась дальше, напевая себе что-то под нос и оставляя отголоски мелодии на еловых ветвях. Пройдет мимо человек - услышит мелодию.
За лесом был овраг, по низу которого текла речка. Через нее было уже куда как сложнее перебраться, а уж не замочив подола - и вовсе невозможно. Рыжая подобрала юбку и двинулась по скользким камням, с трудом удерживая равновесие. Нет, определенно, надо было брать с собой в путешествие Лайре. Но не возвращаться же сейчас, не отрывать же брата - он как раз сел шедевр кистью творить. Да и вообще, кто сказал, что она сама не справится? Подумаешь, какие-то там камни! Вот мы сейчас через этот перешагнем, вот на этот наступим... ооооой... нет, чуть-чуть только промочила башмачки, ничего страшного.
Вдохновленная победой над речкой, подъем Ларисса проделала на ура. Запыхалась слегка, раскраснелась, но кто это видел, ежели она никому не показывалась? Правильно, никто и не видел. Кстати, это непорядок - такие подвиги народу должно видеть. Встряхнула рыжими кудрями и решительно избавилась от укрытия невидимости. Очень кстати - впереди как раз виднелась деревушка, аккурат за широким полем с тяжелыми колосьями.
Поле было рыжим, золотистым, почти как и сама богиня, идти по нему было приятно, легко. И песня пелась, сплеталась из летнего воздуха, из птичьего полета, из роющего свои ходы крота. И шагалось легко, пусть и непривычно слегка. И деревушка была все ближе... а вот жители деревушки смотрели уж как-то больно хмуро. Выступил вперед широкоплечий мужик в серой рубахе, мрачно зыркнул на подходящую Лариссу. Сплюнул в сторону и перекрестился размашисто. Девушка изумленно уставилась на мужика. Тот попятился, загораживая лицо рукавом, уступая место худощавой старухе. Та тоже перекрестилась и прикрикнула на девушку:
- А ну пошла, пошла отсюда, приблуда рыжая.
Захотелось обидеться. Вроде ничего дурного не сделала - подумаешь, к деревне подошла. А тут "приблуда". И что такого, интересно знать, в ее цвете волос? Лариссе всегда казалось, что волосы у нее замечательные, как солнышко, как лисья шерсть. А вот ведь...
- Пошла, а то священника позову! - снова прикрикнула старуха.
Ларисса обиделась окончательно. Нет, ну что за манера такая, на богинь кричать?
- Да чтоб тебе в жизни больше ни на кого не крикнуть! - обиженно рыкнула в сторону старухи девушка.
Слово богини - это вам не просто слово, это изменение мироздания. Теперь, покуда Ларисса решение свое не изменит - старуха и впрямь не сможет произнести звука громче, чем обычная речь, ни крикнуть, ни выступить громко, ни спеть в полный голос. Голос - это ведь тоже инструмент, тоже искусство.
Старуха попыталась выкрикнуть еще что-то, но то, что должно было стать криком, вышло из горла только хриплым карканьем. Деревенские снова принялись истово креститься, а кто-то кинулся за священником, вопя, что нечистая сила в деревню пришла.
Ларисса поняла, что пора делать ноги. Священник там или не священник, а если эти все на нее разом кинутся - никакая ее божественность не спасет. Разве что в Небесный Дворец прятаться, но это ж бегство посерьезнее - нешто сама не справится?
И девушка бочком-бочком двинулась в обход деревни, сначала медленно, а потом и быстрее, чуть что не переходя на бег. Деревенские шумели, кричали и указывали священнику дорогу. А рыжая добежала до дороги и кинулась по ней - все выше и выше. Остановилась только раз, чтобы подобрать у самой границы деревни котенка. Того, очевидно, тоже сочли нечистой силой - котенок был рыжим и худющим. Одна лапка была перебита чьим-то камнем.
"Доберусь до них - ох уж они мне споют!" - пообещала сама себе девушка, подхватила котенка, прижала к груди и побежала дальше, вертя головой по сторонам, в надежде спрятаться где-нибудь от преследователей. Но дорога вела все выше, к утесу, и ничего не оставалось, как бежать дальше - через стучащее сердце, через сбивающееся дыхание, и колющую боль в боку.

Что-то давно богиня не бегала – уже и позабыла как это делать, чтобы дыхание так не сбивалось, чтобы в боку не кололо, чтобы не спотыкаться о неудачно лежащие на дороге камушки. Впрочем, Ларисса не могла поручиться, что вообще хоть когда-то умела бегать правильно – только помнилось, что уже давно бегать не приходилось вовсе. Оно и неудивительно – кто же девушку гонять будет? Тем паче, девушку-менестреля – менестрелей уж если гонять, так лучше им сразу и язык отрезать, а если грамотные – так еще и пальцы. А то ведь оглянуться не успеешь, как уже ославили незадачливого преследователя на всю страну, а то и не одну. Нет, порой, конечно, встречались нехорошие господа, особенно если пьяные – тем море по колено, горы по плечо, и сам Ингиино не страшен. Но так ведь от таких и убежать нехитро, особенно если рядом братец имеется, за которого можно доблестно спрятаться, и выкрикивать складные дразнилки уже из-за его спины.
Давно не бегала. И не злилась так уже тоже давно – в голове уже начал созревать план страшной-ужасной мести всем жителям деревни. Не то, чтобы Ларисса была злой, вовсе нет, просто сильно не любила, когда кого-то беспричинно обижать начинают – а ведь ничего ж этим деревенским не сделала, про котенка уже молчим – кого он мог обидеть?
"Всех поголовно голоса лишить. Или слуха. Или песню им спеть, беду наводящую. Или... да что ж быстрее бежать-то не получается, вдруг догонят? И чтоб ни одна пляска не вышла – ноги пусть заплетаются, чтоб ни одна песня не завелась – будто жабы пусть квакают. Я им покажу, как рыжих и котят обижать!"
Что шум шагов преследователей давно затих за спиной, Ларисса и не слышала - ей все чудилось, что они бегут, торопятся, пытаются догнать рыжую. А там уж Хазельф знает, что у них в руках - камни, косы, серпы... за свою жизнь девушка предостаточно раз видела, как крестьяне кого-то травят. Вот только обычно они так на нечисть ополчались или на ведьму какую сумасшедшую, жаждущую свои умения не к добру использовать, а ко злу. А чтобы так - да на неповинную девушку... да только за то, что рыжая... да еще и котенка...
"Всех поголовно... кажется, я повторяюсь..."

На вышедшего навстречу мужчину Ларисса не налетела только чудом. Едва не споткнулась о порожек, пролетела в открытые воротца и только во дворе сумела остановиться, тяжело дыша и глядя по сторонам - не пойдет ли здесь кто с серпом.
Двор ничем не отличался от обычных деревенских дворов. Вот и изба стоит, добротная, сразу видно. Вот и сарай, вот и еще один - может, там курятник устроен или лошадей держат. Вот и загон для коз, звери вроде как ухоженные, хотя Ларисса в этом толком и не разбиралась. А вот и сам хозяин - воротца закрыл и подошел ближе.
Девушка на всякий случай шарахнулась в сторону, прижала к себе котенка покрепче. Мало ли - вдруг он тоже на рыжих пойдет... Эх, Арфин-Арфин, напортачил ты в своей Империи, заигрался - ты ж смотри, что твои подопечные творят. Небось и петь-то уже перестали.
Но голос у хозяина был хороший, спокойный. Приятный голос - таким самое оно песни зимними вечерами напевать-наговаривать, истории-легенды рассказывать, когда женщины сядут прясть, а мужчины - стругать и чинить. Так и слышится, как он неторопливо заводит рассказ - "Говорят, что встарь...". Да и говорил он что-то разумное и успокаивающее - с серпом-камнем не кидался, прочь не гнал - котенка только попросил.
Ларисса чуть помедлила, затем протянула жалобно мяукающее создание хозяину и смотрела, как он к дому идет. Сад и потом найти можно, а вот не злодею ли какому котенка доверила? Вроде бы ничего, идет ровно, одет опрятно - рубаха, штаны, сандалии, пояс - неброское все, но сразу видно, не неряха. Да и живет если не в достатке, так уж и не в бедности. Говорит спокойно. А так как за котенком ухаживать только от доброты можно взяться - видимо, человек добрый.
Еще через мгновение в голову пришла крамольная мысль о том, что может, ни разу он не добрый, а просто у него в дому змея живет некормленая, он ей котенка и понес. Ларисса тихо хихикнула и отогнала безумную идею - видно, с дессайнами переобщались, те бы непременно что-то такое и подумали. А людям верить надо, хотя бы чуточку.
"Что-то он там говорил про сад."

Сад пришлось поискать, прежде чем нашелся спуск к огороду, саду и цветнику. Рыжая застыла на месте, неуверенно глядя на тропинку вниз. Самое паршивое дело - спускаться вниз, страшно очень. Почему-то наверх лезть вот ни капельки даже не страшно, а вниз - как посмотришь, и голова кружится, и глаза хочется закрыть тут же, и ухватиться за что-нибудь.
"Лариссочка-солнышко, кончай трусить." - попыталась вразумить сама себя девушка. "Не так тут и сильно вниз. И что о тебе хозяин подумает?"
Уговоры помогали слабо. Прямо скажем - совсем не помогали. Но спуститься как-то было надо. Не стоять же тут столбом, пока хозяин не придет.
Богиня глубоко вдохнула, выдохнула, села на тропинку и медленно принялась спускаться вниз, как дети с горок на санках катаются. Только здесь санок не было. И спасибо можно сказать, что лето сухое, тропинка чистая и юбку не пачкает. А еще что тропинка все таки не очень крутая, потому что Ларисса и так спускается вниз с зажмуренными глазами, медленно-медленно...

Когда она добралась до сада, желание искать крынку с водой пропало уже напрочь. Только отодвинуться у тропинки, добраться до флейты и заиграть что-то успокаивающее. Дар Богов и на других богов тоже действует, коли захочется. А сейчас Лариссе очень хотелось саму себя успокоить. Вот и мелодия вышла... успокаивающая. Усыпляющая почти...

Мелодия закончилась нескоро. Только когда Ларисса полностью успокоилась, а полностью успокоить перенервничавшую девушку - это вам не фунт изюма, это дело непростое даже и богине. Тем паче, что себя успокаивать всегда сложнее, чем других, а побольше силы в мелодию не вложишь - неразумно засыпать в чужом саду посреди недопетой мелодии.
У всякой мелодии должно быть начало и конец. Незаконченные мелодии ой как скверно кончаются - помнится, Сильф это понимал лучше всех. Как он говорил однажды ночью у костра, если подхватить нить угасающей мелодии и завершить ее на свой манер - можно изменить мироздание. Удивительная вещь музыка, кто бы подумал, что из нее, как из нитей, сплетается гобелен мира. Кто бы подумал, что все трагедии, смерти, засухи - все это всего лишь незаконченные мелодии, не сумевшие найти выход из своего внутреннего лабиринта гармонии? Вот только выправить эти мелодии зачастую бывает невозможно даже богине музыки. В конце-концов музыка куда постарше Лариссы будет - ни Альтераса, ни самой Лариссы еще и не существовало, а музыка уже была - где-то в чужих мирах кто-то пел свои песни.
Впрочем, так или иначе, а успокоиться удалось. Правда, за успокаиванием этим девушка подошедшего хозяина дома не заметила. Уже только когда флейта снова за поясом оказалась, увидела, что он на пне рядом устроился. А кружку не заметила и тогда.
- Ой. - вот чем неудобно быть рыжей - краснеешь быстро. Только подумала, что ведь могла мелодией потревожить хозяина - тут же и краска в лицо. Ведь и нашла время играть-усыплять. Человек за котенком ухаживал, может, что важное делал - Ларисса в лекарском деле не смыслила ровным счетом ничего, поэтому испытывала к нему редкое почтение - а тут усыпляюще-успокаивающая мелодия. Так бы и заснул, а котенку помощи не оказал бы. Уже сто тысяч лет на свете живет, а ума не нажила - дурочка и есть. - Я тебе помешала?
На "вы" Ларисса за всю свою долгую жизнь так и не научилась обращаться. Ни к кому. В Небесном Дворце было принято на "ты", а здесь, внизу как-то и не привыклось. В конце-концов, зачем бы кого-то называть на "вы", ежели он один?
- Котенок живой? С ним все в порядке? - вопросов, наверное, было уже много, но надо же было все выспросить. А то мало ли когда деревенские все же добегут и придется срочно убегать. С утеса. Вниз. Ой-ой-ой.
- А тут все дороги вниз ведут? - богине искренне казалось, что вопрос задан будто невзначай - в конце-концов, она сама очень быстро с мысли на мысль перескакивала. Видно, верно говорят, что боги стареют, когда взрослеют и остепеняются, а не с прошедшими годами. Ларисса выглядела на семнадцать и чувствовала себя на эти же самые семнадцать, когда мыслей в голове много, они все прыгают, а важное выделить не всегда и удается.
Хотя сейчас часть важного выткалась узором - важно было котенка выходить, и от деревенских сбежать, и хозяина под удар не подвести. А то обозлившаяся деревня - она такая, она и дом спалить может, и что угодно. Смертные, когда их много, бывают куда более жестокими, чем любая божественная кара.

Что с котенком в порядке окончательно успокоило Лариссу - в конце-концов, как свойственно юным, рыжим и безбашенным богиням, за себя она не очень боялась. Зря, разумеется - хоть она и богиня, хоть и сбежать-исчезнуть с любого места может, а на то тоже своя концентрация нужна. Для того, чтобы сделать шаг - надо, чтобы шевелились ноги, а чтобы в Небесный Дворец перенестись - надо, чтобы соображала голова. Не так уж и различалась ее божественная способность с магией пространства, переносящей смертных с места на место. Только где смертные могли только отдавать энергию своего резерва и должны были придерживаться самолично сплетенных узоров, там богам достаточно было открыться энергии этого щедрого мира, пропустить ее через себя, позволяя подхватить и перенести. Но как же откроешься, когда больно, страшно и ни на чем мысль задержаться-сконцентрироваться не может? А смертные уж если в чем преуспели, так это в умении сделать другому больно, напугать до полусмерти, довести сознание до полной паники, когда не то, что миру открыться - собственное имя вспомнить не сможешь.
Но обо всем этом Ларисса не думала. Привыкшая к незлобливости народов Шести рас, она мало задумывалась о том, что за годы непосещения ею людей, Империя их стала истинным царством страха, невежества и злости. Посему и считала наивно, что из любой передряги выберется, из любой ловушки ускользнет, да и кто захочет ловить богиню - стоит ей только свое имя назвать... память у Лариссы была истинно девичьей.
А вот котенка было искренне жаль, да и не любила девушка тех, кто мучает безответных созданий, что детей, что котят, что деревенского дурачка немого. И сейчас, пожалуй, более всего рыжая опасалась, что котенок не переживет жестокости смертных, душа его отлетит к Цегорну. А тот, как известно, воскресить только бога может, смертные души слишком сильно тянет в круг перерождений. Даже если это всего лишь котята.
Заодно с мыслями о том, что котенку стало лучше, пришло в голову, и что хозяин-то, должно быть, лекарь. В конце-концов, многие ли знают, каким отваром-молоком котят поить надо, чтобы котята заснули? А как ножку вправлять? Да и определить, что ее именно вправлять надо? Сама Ларисса по взгляду на котенка могла только сказать, что котенку однозначно было больно. А вот уж что и как... нет, определенно лекарь. Хотя руки у хозяина, судя по виду и по мозолям, ко всякому делу привычны. Вот и сейчас без дела не лежат - что-то выстругивает, выделывает. Это хорошо, когда рукам есть, что делать - это правильно, не для того руки к телу приделаны, чтобы без дела висеть или кулаками махать почем зря.
Ларисса аж залюбовалась куколкой, которую принялся вырезать мастер. Не то, чтобы она особенно любила кукол - давно уже переросла тот возраст, когда девочки тянутся к каждой кукольной игрушке, нянчат ее как ребенка, наряжают. Но Ларисса очень любила посмотреть, как двигаются руки, занятые делом. На это можно смотреть вечно - как пальцы перебирают струны, как движется игла в пальцах портного, как лепит свою посуду горшечник, как протыкает шилом дырки в коже сапожник. А здесь вот умелые руки куколку вырезают - наверное, дочке. Или уже внучке? Рыжая плохо разбиралась в возрасте смертных. Но кукол дарят девочкам, это она помнила твердо.
- Убоятся? - переспросила богиня неуверенно. - Чего же им бояться? Ты не выглядишь страшным.
Последнее прозвучало, пожалуй, уж совсем как-то по-детски. Щеки снова предательски порозовели и Ларисса на мгновение прикусила губу, пытаясь скрыть смущение. Нашла как выразиться, а еще музыкант-мастер слова. Впрочем, мастером слова Ларисса себя никогда особенно не считала - одно ведь дело музыкой сердца коснуться, другое совсем - словами. Да еще и не рассказ повести, а так, в разговоре не оплошать.
- Не совсем. - честно отозвалась богиня. - Я из лесу, но я в нем не живу, просто пришлось сюда через лес идти, вот и вышла... а глаза у меня серые. - замолкла на мгновение, пытаясь понять, чем вообще могли провиниться несчастные рыжеволосые. - И вообще, я на них не сержусь, я на них злюсь. Ну ты сам подумай, ладно я, но котенка-то за что? Какой же из него волколак?
Да, Ларисса однозначно злилась.
- Бардак у вас здесь творится, вот что. Эдак скоро будут беременных женщин камнями забрасывать - мол, раз живот растет, так явная нежить. А потом и детей - они ж меньше ростом.
Выдохнула, снова вдохнула и опять выдохнула. Не дело так злиться. Может, они и правда не злые. Дураки просто.
- Ты-то сам тут как выживаешь? В тебя камнями еще не бросались?